Дети, снующие по танцевальному залу, изредка кидали на него украдкой взгляды, но молчали. Никто не хотел подходить. Хватало и своих ровесников. Журналисту было откровенно скучно. Минимум он старше любого детеныша из стаи лет на десять, пятнадцать. Говорить не с кем, а главное не за чем. Но статью надо было писать. Кушать хочется всем, не до высоких материй. Он оглянулся вокруг. Группка молодых девчушек с ошейниками в почти вечерних платьях с перевязанными руками белыми бинтами явно не подходила. Дуры, да ещё со сплошным пафосом. Дальше. Девушка у барной стойки. Тоже не то – лицо не обезображено интеллектом. Корни точно белые, в темноте не видно. Внутри начинало рождаться злое веселье, с веселыми чертиками в глазах. Взгляд скользил мимо лиц, пытаясь найти кого-нибудь, кто скажет чуть больше, чем нужно. Писать надо, но лучше написать хорошо и не тривиально. Так смешнее. Ново и жизненно. Все равно ведь, пускай уж лучше тогда это будет хорошо. Самому перед собой спокойней.
Единственный персонаж, который заставлял взгляд остановиться был невысокого роста мальчишка, почти в белом, что странно для такого места. Он двигался на танцполе, вроде и вместе со всеми, но что-то было в его движениях такое, чего не хватало остальным. Ориентироваться на действие всегда немного легче, когда выбираешь того, кто хоть и не знаком, но нужен – думать о себе можно разное, а вот ты либо делаешь, либо нет. Даже в мелочах, а тем более в танце. Да и выглядел он хоть и довольно типично для этой тусовки, но все было «правильно». Черная с белым свободная не стесняющая движения одежда, голые руки с двумя тряпичными высокими напульсниками, на голой шее на кожаном шнурке анк, мягкая черная обувь без опознавательных лейблов. Черные длинные волосы обрамляли почти аристократично бледное лицо. Оставалась единственная проблема – подцепить его на «ручку и бумагу». Пробиваться сквозь толпу бесновавшихся людей чертовски не хотелось.
Музыка кончилась, на мгновение замирая в тишине, среди шепота и тяжелого дыхания. Мальчишка остановился, как будто прислушиваясь к чему-то, развернулся и бодрым шагом направился к барной стойке. Виктор сомневался, что ему есть хотя бы шестнадцать, но алкоголь здесь видимо был вместо молока с колой.
Он и не заметил, как рядом кто-то тактично кашлянул, привлекая его внимание. Виктор очнулся от мыслей и перевел взгляд вверх. Рядом с его столиком стоял давешний мальчик, со стаканом коктейля и улыбаясь смотрел на него, наклонив голову на бок.
- Здесь свободно? Не против если сяду?
- Да, конечно, присаживайся.
Ну, вот и хорошо, проблема решилась сама собой. Столиков свободных действительно было мало. Все объяснимо. Даже ожидаемо. Досадно, что не учтено заранее. Меньше было бы раздумий, только подождать стоило бы.
Молодой человек уселся напротив, поставив напиток на белую салфетку, заботливо разложенные по столам. Почему-то, у Виктора это вызвало улыбку. Было в этом какая-то наивность или невинность, что почти одно и тоже.
- Прости, мне нужно написать о происходящем вот здесь, ты не хотел бы немного мне помочь? Просто пару ответов на простые вопросы. Это не займет много времени. Хорошо? Как тебя зовут?
Мальчишка улыбнулся, смотря в упор в глаза. Виктор внутри передернул плечами, не позволяя роскоши сделать это вживую. Мальчик был едва ли не в два раза меньше чем он, пускай и отлично сложен, строен, но все равно ребенок.
Не хотелось показать внутри как-то не по себе, а больше всего не хотелось признаваться самому себе, что это так.
- Давай, почему нет? А зовут Костей, можно Кот.
Он откинулся на спинку высокого стула, явно получая удовольствие от происходящего. Виктор попытался не останавливаться на таком, необходимо было выполнить цель и исчезнуть, пока совершенно не испортилось настроение. Оно и так начинало хромать на все четыре лапы.
- Хорошо, а меня зовут Виктором. Скажи, почему ты здесь?
- Мне просто нравится.
…
- Что и всё? Но ведь жизнь не строится только на одном интересе или удовольствии, чтобы все нравилось. Наверняка есть ведь и другая причина? Может тебе нужно немного подумать? Я могу подождать, пока соберешься с мыслями
- Зачем? Мне это просто нравится. Вот и всё. Зачем другая причина, если это [b]нравится[/b]?
- Ну подожди, ведь так не бывает. Ведь все эти люди пришли сюда зачем то? Разве не так? Кому-то нравится музыка, кто-то пришел просто провести время, себя показать, например. Нет?
- Вить, тебе не кажется, что вопросы совсем не о том?
Журналист в недоумение посмотрел на своего собеседника.
- Что значит не о том?
- Ведь нужно спрашивать не о том, зачем [b]я[/b] пришел сюда, а зачем все это. В целом. Ведь здесь сейчас нет ни одного человека, который был бы самим собой. Каждый из них, кто вот танцует здесь, сидит за столиками – все они живой, единый организм. Сейчас. Пускай в прошлом или будущем – они станут другими, но сейчас – они здесь. Разве для того, чтобы было [b]сейчас[/b] необходимы какие-то условия, если оно уже сложилось и так есть, как есть?
Действительно удивляло, что в таком юном создании можно было вдруг откопать такие мысли. Все происходящее вряд ли можно было вот так с ходу обозвать чем-то единым, а уж тем более стереть личность одного и назвать всех случайностью рождения сейчас, да из уст мальчишки, который по всему, что знал журналист только и должен делать, что доказывать миру своё существование. Это удивляло. Но больше раздражало. Это означало, что интервью, даже столь маленькое, может затянуться на неопределенное время. Насмешливость молодого собеседника куда как больше задевала, чем возможность потерять время на непонятно что.
- Ну и в чем же смысл всего это?
- А в том, Виктор, что ничего этого нет, - Андрей улыбнулся, смотря наклонив голову в глаза журналисту, - нет ничего того, что ты видишь. Все это фикция для тех, кто приходи сюда и создает мгновение. Кроме этого мига нет ничего, что реально имело бы место быть. Это как танец. Знаешь, когда ничего не важно и все просто есть, то время и пространство оно вдруг сливаются воедино, и все начинает «просто быть». Вот тогда ты танцуешь, без смысла и продолжения. Танцевать собственную жизнь свернутой до одного мгновения. Все здесь эти люди, которых ты в мыслях постоянно зовешь детьми лишь пытаются Быть. Каждый из них приходит, чтобы казаться. Казаться живым, казаться красивым, казаться для чего-то, зачем-то, только ему известным целям, но все это, вместе, одно и тоже, что совершенно не имеет смысла, стоит лишь посмотреть в темноту вокруг. В этой тьме нет ничего, есть только возможность формы, начала, в ней можно творить. Поэтому все здесь мы – танцуем. Иначе просто нельзя.
Мужчина криво усмехнулся, пытаясь уловить линию мысли.
- Тебе не кажется, что это больше подходит не для такого молодого человека, как ты? Разве это твои мысли?
- А что тебя смущает, Витя? Что это говорю я или то, что это правда?
- Не может быть у тебя таких мыслей, да ещё и твоих – тебе лет вот сколько? Четырнадцать, пятнадцать? От силы готов верить, что шестнадцать, но не больше. Здесь все, да, пускай я и называю всех здесь детьми, но это ведь действительно так! Разве я не прав?
- Почему? Прав. Прав и я, и ты. В этом возможность для нас каждого, любого. В чем разница граней возраста, который ты так сильно хочешь назвать? Ведь это не более чем создание формы для меня – ты ставишь меня в рамки и даешь мне имя – ребенок, мальчик, детеныш. Чему ты удивляешься? Ведь ты сейчас такая же часть этой темноты вокруг – ты так же как я танцуешь. Просто иначе. Каждый выбирает то, что ему нравится и как ему хочется быть. Мне нравится движение. Мне нравится эта музыка. Мне нравится видеть эти глаза вокруг. Разве этого мало? Это и есть сейчас. Мгновение. Для меня просто нет другого. Для тебя есть, ты встанешь и снова будешь жить свою жизнь, вернешься к тому, что для тебя – ты сам, знаемый и верный. В своей душе ты определяешь себя таким, каким ты хочешь быть. Хотя, ведь почему ты решил, что все именно так? Почему ты вообще думаешь, что ты это ты? Ведь ты можешь быть совсем другим… Представь, что твою жизнь проживает женщина… Многое изменится?
Его голос становился все мягче, а глаза словно начинали растворяться в окружающей темноте. Грохот музыки наконец-то сделал своё дело, что Виктор отчаянно пытался выплыть из набегающего дурмана, словно гипнотического, сна.
- …Ведь все это лишь форма. Где ты во всем этом?...
[i] Девушка закрыла дверь на два замка. На полные обороты. Обернулась, смотря в пустую квартиру. Она сегодня в очередной раз будет одна. Пожала плечами, усмехнувшись пришедшей в голову мысли. Глупо ведь так. Ну, одна, ну и что? Прошла в темный зал, на ходу зацепив крышку минибара. Достала бутылку белого вина, за ножку взяла перевернутые и стоящие в идеальном порядке, бокал. Двинулась к дивану, не зажигая свет. От уличных фонарей в комнату проникал теплый оранжевый свет. Его хватало, было достаточно светло, чтобы не промахнуться, наливая вино. Большего ей не хотелось.
У порога так и осталась лежать рассыпанным веером кипа рабочих бумаг. Стопка листов исписанных машинным шрифтом. С печатями, с подписями каких-то людей. Вздохнула, вставая, подошла собраться мусор. Надо было. Настроение сегодня кончится, а завтра снова придется брать эти ненужные бумаги, идти туда, куда идти не хочется. И ради чего? Наверное, чтобы купить вещи, которые ей не нужны. Вот такая вот ирония «самостоятельной» жизни, что в ней больше фальши, чем настоящего.
С тихой усталостью руки развязали тугой узел галстука, скидывая вслед за ним и деловой костюм бизнес-леди. Белая шелковая сорочка. Все за баснословные деньги. Оплаченная по кредитным карточкам молодость в отличной упаковки от ведущих брендов. Необходимая маска той игры, в которую она подписалась сыграть не так давно. Такие правила. Им нужно соответствовать.
На журнальном столике небрежно валялся телефон. Маленькая коробочка отражающая ночной свет. Такой вот символ близости, работы, и ещё за всем этим – маленький билет к счастью. И ближе, и дальше. Как повезет. Все по одной цене. Главное угадать с тарифом, чтобы письма о любви тоже были по такой же цене, что и отсыл в дальние края нелегкой дорожкой. Девушка рассмеялась в голос, опускаясь у мягкого, манящего дивана. Сейчас можно смеяться, ведь никого нет. Можно чуть-чуть побыть самой собой, пока никто не видит.
Неожиданно захотелось заплакать. Она сжала ладошки в кулак, закрывая лицо, подтягивая ноги к себе. Хотелось стать маленькой и беспомощной, которой нужна забота и мягкая нежная рука. Хотелось смыть всю деловую раскраску, забыть на ночь обо всем. За всей болью и сомнениями нет ничего, совсем. Это обычное бегство оттого, что для человека его собственный выбор. Выбрать нужно один раз и навсегда, оставаясь наедине с ним навсегда, уже.
Она улыбнулась, прогоняя нежданные слезы, радуясь вдруг тому, что все именно так как оно есть. Посмотрела в набегающие облака за окном. Свет играл в тенях улиц, отражаясь от множества окон. Ей вдруг безумно захотелось разглядеть, что снится другим. Вокруг, всем. О чем мечтают, о чем снятся сны. [/i]
Журналист вздрогнул. Рев музыки обрушился безумной волной звука и отблесков огней. Наваждение пропало и картинка из его собственной жизни все быстрее и быстрее стиралась, теряясь в тенях. Единственное, что осталось в памяти – ощущение женского тела. Вместо себя. Вся такая же жизнь, но другая. И ведь это – он.
Виктор ошарашено смотрел на улыбающегося Андрея.
- Что это было?
- Ничего. Просто тень. Возможность.
Витя судорожно сглотнул, во рту было слишком сухо. Все казалось слишком нереальным. Происходящее вдруг стало не зависеть от него. Это пугало.
Глаза Андрея становились все больше бездонным, и казалось лучились изнутри темным светом. Он не улыбался, а внимательно смотрел на собеседника. Было что-то пленительное в этой случайной красоте. Глаза были слишком бездонными, без возраста. Без ничего. Это действительно было лишь сейчас. Вечно юное настоящее. Молодость, у которой нет конца и начала, которая может потрясать бесконечностью, если быть конечным, а можно танцевать вместе с ней, становясь таким же вечным.
Андрей привстал, наклонился ближе к лицу Виктора. Губы едва заметно дрогнули, почти шепча слова нараспев.
[i]- Где тенью рождается свет и закрыты от глаз человека мечты – за гранью времен рождается Тьма, Начало начал. За краткостью времени, забытые в миг – рождаются тени, движенья светил. Нет ничего, что было бы вовсе, но есть только миг, что смертью зовется.
За гранью небес, где сгущается Тьма, Человек отречется, у неба клиня, и песнь вознесется хвалой в небеса – я есть и я создан, я снова иду.
За краткостью фресок последних надежд, за вечность Неба – ты есть, Человек. В каждой капли иссушенных дней, все, что есть – есть ты. Человек.
За всеми словами сгущается Тьма, так снова, опять, рождается Тьма.[/i]
Из-за дальнего стола встал молодой мальчик, оставляя своего собеседника. Он прошел в центр танцующих людей, обернулся. Улыбнулся и начал двигаться, закрыв глаза.
Время не движется. Оно живет.
Виктор с силой затушил сигарету в стоящую неподалеку пепельницу, до боли в пальцах обжигаясь о тлеющий уголек. Он встал, пробираясь к танцующему сгустку темноты, черному и белому свечению темного света, обжигающей юности, в темноте. Во Тьме нужно танцевать. Тем более, когда Она приглашает тебя сама.
На столе остался лежать чистым листом открытый блокнот.
[i]Обернись на собственные следы – посмотри. Ведь в этом мгновении, когда все стирается за твоими глазами – нет ничего. Это то вечное, что рождено внутри самого тебя, в самом молчании внутри Сердец. Способность давать Имена. Мы рождены здесь, чтобы пройти по тому пути, который для нас есть, начертан собственной рукой – обретение себя, сквозь забытые слова, восхождение за всё, что есть вокруг нас. Человек – есть. Здесь и сейчас каждый миг сотворяем тот мир, живет и чувствуется внутри нас, нами – это и есть nomine, Имя.
В первый День Рожденный был отражением Бога, чтобы назвать имена – форма и суть имеют лишь силу, когда имя создает ту тропу, по которой идет сотворенное отражение Начала. Возможность всякой формы, всего, что есть в Начале – имя заключается в Тело, давая Дом, тот Камень, который становится тем основанием, на котором будет построен Храм, где мы должны быть пройдены своей дорогой. Тело – Храм Мой, так было и так есть, и во всяком движении есть то, что для нас вечность. В способности Творить, со-Творять этот мир, прикасаясь к нему губами, растворяясь в тишине. Вне слова, вне действия лежит Тьма, где наполненным алым рассвет загорается, давая Свет. Все вместе, все рядом для этого есть, ведь есть же на свете лишь те, кто способны смотреть.[/i]
Комментариев нет:
Отправить комментарий